ХОЖДЕНИЕ НА КАМЕНЬ*

См. также гл. 2

Глава 1

«Полярный Урал!» Всего два слова, а как много образов они рождают в воображении. Видятся промёрзшие насквозь хребты, хрустальные потоки, всполохи северного сияния, тишина, безлюдье, незаходящее летом солнце и тучи гнуса.

Как всякому российскому путешественнику мне давно хотелось пройти по этим суровым местам, но осуществить желание удалось, лишь в 2010 году, когда… вышел на пенсию.

Екатеринбургская команда, возглавляемая моим другом - Николаем Рундквистом (четырёхкратным чемпионом СССР и России по спортивному туризму),

уже несколько лет ведёт сбор материалов для готовящейся к изданию в 2013 году Большой Энциклопедии Урала. (В этом фундаментальном труде будут даны описания и фотографии всех горных кряжей, значимых вершин, рек, озёр, растительности, животного мира Каменного пояса, отделяющего Азию от Европы, начиная с южной и кончая северной оконечностью. А также представлена статистическая и историческая информация).

На июль 2010 года были запланированы натурные съёмки самого труднодоступного и слабо изученного района Полярного Урала с оценкой численности и уточнения мест кочёвки тамошних оленных, или, как они сами себя называют – диких ненцев.

Я попал в состав этой экспедиции, состоящей из профессиональных фотографов, географов и биологов, благодаря решительной поддержки Николая - молодёжь роптала, так как маршрут предстоял не из лёгких. Но командор, человек по натуре мягкий, при необходимости становится диктатором и способен усмирить любого.

***

До Воркуты** - отправной точки маршрута, ехали на поезде.

Мелькавшие первые двое суток за окнами нашего купе хвойные леса, после Полярного круга, потихоньку сменились на всё ещё цветущую, несмотря на середину июля, холмистую Большеземельскую тундру с белыми пластами снега по северным склонам.

*Камень - так в старину величали Уральский хребет.
**Воркута - с ненецкого переводится как «много медведей» (сейчас там их конечно нет).

Воркута, по меркам Заполярья, довольно крупный шахтёрский город, в котором все здания стоят на сваях – внизу вечная мерзлота. После развала СССР численность населения, несмотря на нашествие кавказцев (в основном азербайджанцев, взявших под свой контроль магазины и рестораны), год из года сокращается. Если в 1991 году в городе и посёлках-спутниках суммарно проживало около 300 тысяч человек, то сейчас всего 110 тысяч.

В центре город ещё силится соответствовать званию столицы Севера, но на окраинах большинство микрорайонов опустело, и дома там похожи на призраки на тонких ножках.

В Москве о грандиозных воркутинских проектах строительства новых угольных шахт, начале разработки богатейшего месторождения титана и сдачи в эксплуатацию взлётно-посадочной полосы для космического челнока «Буран» в Москве уже никто и не вспоминает. Больше половины шахт, в том числе новейшие, закрыли и сравняли с землёй.

Эта ситуация вызывает недоумение: коксующийся уголь добываемый здесь уникален по своему качеству. Специалисты утверждают, что он самый лучший для варки стали и были времена, когда его экспортировался в 12 стран мира.

Поздно вечером - это можно определить только по часам (здесь летом и ночью светло, как днём) загрузились в многоцелевой, легко бронированный военный вездеход

и за тринадцать часов езды по заливаемой дождём, жёлтой от цветущих тюльпанов тундре, мягко ныряя в заросшие стелющейся арктической ивой овраги, пересекая каменистые ложа речушек, достигли места слияния Малой Кары с Большой (эти две реки и дали название холодному Карскому морю). Отсюда начинался наш маршрут: по долине Большой Кары проще всего добираться до водораздельного перевала, за которым Азия сменяет Европу. С погодой повезло: тихо, солнечно. Даже редкие облачка недвижимы - застыли, как парусники в полный штиль.

Груз (три палатки, спальники, два катамарана, котлы, тёплые вещи, фото, видео аппаратура и четырёхнедельный запас продуктов) распределили поровну, без скидок на возраст и физические данные.

Когда я закончил утрамбовывать свою поклажу, хозяйственный Борис Добровольский подошёл и приподнял рюкзак - убедился, что меня не обделили. Я с содроганием оглядываю разбухшее чудовище – его размеры пугают. Тоже пытаюсь приподнять и прихожу в ужас: впечатление, будто рюкзак набит камнями – такой тяжёлый! Но отступать поздно. Перекладываю груз так, чтобы сместить центр тяжести поближе к спине, подгоняю ремни, застёжки. Во, уже полегче!

Командор, удостоверившись, что поляна убрана, мусор закопан (с этим у нас строго), костёр потушен, закинул с колена свой рюкзак и мерно зашагал по береговым валунам на восток. За ним гуськом, след в след, потянулись остальные. Я замыкаю цепочку.

Ступая между низеньких кустиков голубики и карликовых берёзок, по пружинящим мхам, углубляемся в огромную котловину, обрамлённую с трёх сторон горными цепями, угрожающих нам хищным оскалом острозубых пиков.

Проходим мимо трапециевидной, внушительных размеров горы с косо нахлобученной снежной шапкой. Слышится утробный гул. Он всё громче. Заинтригованные мы всё чаще поглядываем в ту сторону. Наконец видим вырывающийся из узкой щели мощный поток. Домчавшись до последнего уступа, он искрящимся клинком вонзается в гранитную чашу. Зрелище завораживающее! Представляю, какие бастионы и исполинские органные трубы-сосульки вырастают здесь зимой! Особый колорит водопаду придают обширные снежники по бокам и лежащие на них дикие северные олени - прячутся, по всей видимости, от комаров.

Заметив горбатых существ на двух ногах, они насторожились, но не встали, лишь бдительно поглядывали, пока мы не скрылись за увалом.

Медленно плетусь в конце вытянувшейся вереницы. Устал. Так быстро!

Прилагаю все силы, чтобы сократить разрыв, но безуспешно. Боже, что же будет дальше?! Неужели подведу командора?! Настроение мерзкое. Успокаиваю себя мыслью, что первые ходки для меня всегда самые тяжёлые. Через дня два втянусь.

Хорошо хоть горы радуют - чем глубже забираемся в этот вздыбленный, перекорёженный исполинскими силами мир, тем величественней и суровей отроги. Заснеженные сверху, понизу они покрыты жемчужными нитями ниспадающих ручьёв. Панорама сильно напоминает Кавказ на высоте 4000 метров.

Добравшись до облепленного ледниками хребта Оченырд, остановились на днёвку. Перекусив, тут же разошлись по радиальным маршрутам для сбора материалов. Я, не обременённый специальными заданиями, решил подняться на отдельно стоящую гору со столообразной макушкой, усыпанной угловатыми обломками и отснять панораму с высоты птичьего полёта.

Из-под ног то и дело с оглушительным треском выпархивали краснобровые куропатки, жировавшие на зелени терасс. Зайцы же так те просто толпами разбегались. Над головой появились и принялись нарезать круги стервятники, привлечённые замельтешившей живностью.

На полянках, покрытых цветущим багульником и морошкой, несколько раз попались ветвистые рога диких оленей, сброшенных, вероятно, в прошлом году. Некоторые экземпляры просто великолепны. Невольно пожалел, что не могу взять их с собой. Весной у оленей вырастут новые нежные, упругие ветви, опушённые шелковистым мехом и пронизанные массой кровеносных сосудов. За лето они, превратятся в крепкую бело-коричневую кость с множеством изящных ответвлений. А зимой вся эта красота вновь окажется на земле.

Достигнув вершины, вскарабкался на полуразрушенный останец и огляделся. Во все стороны света, кроме западной, где до самого Белого моря тысячекилометровой полосой тянятся мшистая тундра, дыбились величественные нагромождения отрогов, клыкастых пиков. Горы! Горы! Красота, застывшая в камне! Казалось бы, нет в этих неприступных изломах, уступах, расщелинах никаких закономерностей и пропорций. Один хаос. Но какой! Сколько в нём неукротимой мощи и непостижимой гармонии. Среди всех земных творений Создателя, думается, именно в горах проявляется высшая степень его мастерства.

Наши палатки отсюда смотрятся разноцветными уютными островками среди обнажённых скал и искрящихся на солнце озёр.

Ночью меня несколько раз будил звук, похожий на удары капель дождя. Но каждый раз выяснялось, что это комары бьются о тент палатки (они здесь громадные - размером почти с муху). Утром, выбравшись наружу, увидели следы росомахи. Они чётко отпечатались и на песке и на иле. Слава богу, мешки с продуктами не тронула (из-за тесноты, часть груза, прикрыв куском полиэтилена, оставили под открытым небом). Сгрызла только несколько сухарей, забытых на крышке котелка.

***

Поднявшись вдоль речушки со странным названием Мадыяха, местами всё ещё перекрытой снежниками, перевалили в бассейн речки впадающей

в озеро Большое Щучье - самое крупное и самое глубокое на Урале (глубина 136 метров). И здесь зайцев тьма. Местами идёшь, а ноги буквально скользят по сухим шарикам помёта, словно по льду.

Наконец-то я вошёл в рабочий режим и уже получаю от нагрузки удовольствие. Зашагал как в молодости: легко и быстро.

Проходя мимо устья ключа, выбегавшего из распадка забитого снегом, увидели необыкновенное зрелище – несколько десятков черноспинных хариусов сгрудились прямо под сливом. При нашем появлении они бросились на глубину: вода в реках от долгого солнца потеплела, и они охлаждалась в ледяных струях ручья, вытекавшего из под глетчера.

Дойти до озера в тот день не удалось. Настигнутые порывами ветра сдобренного холодным секущим дождём, мы вынуждены были встать прямо в горловине ущелья, в трёх километрах от Щучьего. И напрасно – надо было пройти ещё хотя бы с километр. Дело в том, что в этом месте ущелье всё равно, что гигантская аэродинамическая труба, где любое движение воздуха превращается в неукротимую стихию. Ветер довольно скоро достиг такой силы, что валил с ног. Соорудив из камней ветрозащитные стенки, с большим трудом натянули палатки. И тут ветер неожиданно стих. Мы обрадовались – пора было готовить ужин. Все вылезли наружу, развели костёр. Но горные духи видимо решили поиграть с нами - тут же пригнали ветер на пару с густо хлещущим дождём. Жаркий костер стал на глазах чахнуть. Мы разбежались по палаткам, а дежурившие командор и Андрей Тихонюк склонились над чадящим костром и мужественно пытаются раздуть угли. На них уже страшно смотреть: мокрые лица в саже и пепле, глаза слезятся от дыма. Накрыв костёр телами, они, наконец, добились того, что, несмотря на разверзшиеся хляби, вода в котлах закипает. В том, что поменьше, преет каша, а в большом заваривается чай. Мы счастливы, что не остались без ужина и хвалим ребят за проявленное упорство.

Прошёл час другой, а ураган не думает сбавлять напор. Дождь и ветер, то стихая, то усиливаясь, хлестали, рвали наши матерчатые убежища в общей сложности двое суток. Ко всему прочему сильно похолодало - температура воздуха упала до двух градусов. Всё пропиталось сыростью. Даже в спальниках бьёт озноб, а согреться и обсохнуть нет никакой возможности. Ветер, дождь, холод, сырость, угроза разрыва палатки сильно действовали на нервы. Нам уже казалось нереальным, что где-то нарядно одетые люди ходят в театры, в кино, что кто-то, уютно угнездившись в кресле, в это время склонился над книгой, и пьёт горячий чай со сливками.

Но мы не унываем – знаем, что рано или поздно буря стихнет и выглянет солнышко. Тогда согреемся, обсохнем и тоже сядем пить чай, который для нас будет самым вкусным на свете - только испытав лишения можно в полной мере оценить всю прелесть не замечаемых в городе радостей.

Речка всё набухала. Вскоре, поток воды, поднимаясь и ширясь прямо на глазах, помчался грозным валом к озеру в двух метрах от наших палаток. Когда, часа через два паводок так же резко отступил, а дождь ослаб, я не стерпел, и, одев, водозащитный костюм, отправился к озеру. Надоело лежать и слушать вой ветра и грохот тента.

Ветер и дождь били в спину, так что до Щучьего дошёл довольно быстро. Речушку, вытекавшую слева и перегораживающую путь к нему, одолел с трудом – без тяжёлого рюкзака сносило течением. Озеро штормило - метровые волны катились вдоль заваленных камнями берегов к южному, невидимому отсюда берегу. Гор, обрамлявших водоём, не видно – они почти до подножья погружены в серую пелену низких облаков. Ветер срывал и уносил в их муть белые гребни волн.

Растительность здесь заметно богаче. Берёзы почти настоящие – по три-четыре метра высотой, правда стволы всё равно корявые и растут они, как кусты, по нескольку штук от одного корня. Моё внимание привлёк стоящий посреди безлесого склона громадный камень правильной пирамидальной формы. Подхожу поближе. Вокруг свежие и уже позеленевшие кости, черепа. По всей видимости, я набрёл на жертвенник ненцев. Когда соприкасаешься с древними следами язычества, невольно проникаешься почтением и к людям, продолжающим совершать в этой глухомани обряды предков, и к камню-святилищу - бесстрастному свидетелю многовекового обычая.

На полянках, тянущихся, словно зелёные бусинки, натыкаюсь на свежие вороха обглоданных ветвей ивы и кончики каких-то мясистых стеблей, тут же - следы медведей. Парящая куча бурых колбасок быстро охладила мой исследовательский запал и я, торопливо отсняв панораму, повернул назад.

Встречный ветер и струи дождя теперь били прямо в лицо. Очки тут же залепило водой, и я с трудом различал тропу (а без очков вообще не вижу – минус одиннадцать диоптрий). Каждый шаг против ветра требовал значительных усилий. Чтобы уменьшить парусность я пригибался к земле. В общем возвращаться было намного трудней.

В этой непогоде всё же имелся один плюс – не было комаров, а то в предыдущие дни в ботфорты болотников их набивалось столько, что хватало на полновесный бифштекс.

Боковой ручей набух, того и гляди выплеснется из берегов. В поисках брода, пошёл вверх по течению. Километра два неутомимо карабкался по каменистому берегу. Он становился всё круче, и мне приходилось, чтобы не сорваться, взбираться выше и выше. Туман с высотой становился всё гуще, и вскоре видимость упала до четырёх метров. Чтобы понять где я, решаю спуститься - там туман должен быть пожиже и возможно удастся осмотреться. Сделал шагов тридцать - передо мной неожиданно встала уходящая вверх скала. Иду направо, налево - и там каменные, вертикально стоящие плиты. Они, казалось, обступили меня. Попробовать взобраться? От одной этой мысли начинают непроизвольно дрожать ноги. Чувствую себя зверем, попавшим в капкан. От усталости наваливается отупляющее безразличие. Я уже не понимаю куда надо идти, чтобы спуститься к воде. Пытаюсь взять себя в руки и сосредоточиться: ведь ошибиться нельзя - ребята уже наверняка волнуются. После недолгих раздумий решаю вернуться назад и потом идти навстречу ветру.

Ноги скользят по мокрым камням. То и дело падаю. Наконец, сквозь рёв ветра улавливаю грозный гул речного потока. Я сразу повеселел, ощутил прилив сил!

Счастливый выбираюсь на заваленный громадными глыбами берег и, прыгая по ним, как заяц, ищу брод. Наконец вижу участок, где пенистый поток разбивается на три рукава. Первые два преодолел сходу, а в третьем струя оказалось столь мощной, что подошвы болотников предательски заскользили по камням. Чувствую – ещё чуть-чуть и меня оторвёт и понесёт, измолотит об острые камни, превратив в кровавую отбивную. Отступил на островок, покрытый валунами.

Чтобы увеличить вес, взял в руки двухпудовый камень и опять зашёл в речку. Теперь ноги как будто прилипали ко дну. Поток всё глубже. Вот буруны захлестнули края высоких голенищ, и ледяная вода хлынула в сапоги. Наплевать! Сейчас главное не упасть…

До лагеря добрался промёрзший до костей. Пришёл в самый раз - ребята уже готовились выйти на поиски. Дрожа, переоделся в сухое (сухое относительно того, что было на мне после «прогулки» к озеру), залез в спальник, но так и не согрелся. Всю ночь трясся, как мокрый суслик, выскочивший из затопленной норки.

Командор каждые полчаса смотрит на показания электронного барометра. Наконец давление стало расти. В разрыв туч глянуло и тут же спряталось солнце – а время, кстати, три часа ночи. Полярный день это, конечно, занятно. Привычные понятия: день-вечер-ночь-утро, здесь сливаются, и остаётся лишь день. Из-за этого в трёх сутках, при желании, можно устроить четыре: поспал – пошёл, поспал – пошёл. Ведь здесь и ночью можно идти так же, как и днём - светло. Честно говоря, эта особенность Заполярья моему организму не понравилась. Экзотика хороша на один день, а в дальнейшем круглосуточный свет вызывает ощущение дискомфорта. От биологических часов ни куда не деться - человек, рождённый в средней полосе, генетически настроен на режим предусматривающий чередование света и тьмы.

Низовой ветер заметно ослабел и, хотя тучи продолжали утюжить горы, дождь прекратился. Командор тут же дал команду сворачивать лагерь.

Дальнейший маршрут пролегал по самым глухим, непосещаемым людьми, из-за удалённости и сложности прохождения, местам.

Те редкие путники, что добираются до озера Большое Щучье, обычно поворачивают направо и по его берегу выходят в бассейн Оби. Мы же, не дойдя до озера два километра, свернули налево. Туда, где до сих пор не бывали ни туристы, ни, возможно, даже сами ненцы.

Весь день шагали с тяжеленными рюкзаками вверх по бурному потоку, текущему в узком каньоне, по колено в воде, забираясь в глубь горного массива.

Через пять ходок* видим, что сузившаяся щель упирается в каменную стену. Всем кажется, что там тупик, но откуда тогда столько воды? Подойдя почти вплотную, поняли в чём дело – щелеобразный каньон в этом месте сворачивал под прямым углом на север.

* Наш командор считает, что самый оптимальный энергосберегающий режим движения: 20 минут хотьбы и 10 минут отдыха.

Голые, местами испятнанные зеленоватыми разводьями лишайников, берега, сближаясь, становились всё отвесней, превращая речку в каскад небольших, кипящих бурунами, водопадов. Такие участки мы вынуждены были обходить: карабкались на скалы и, плотно прижимаясь к камням, нащупывая ногой трещину или выступ, ползли буквально прилипая к стене, ежесекундно рискуя сорваться вниз. Выручала сноровка и то, что камни уже подсохли.

Наконец впереди замаячил гребень. Островерхие пики, похожие на суровых стражей, стояли плотным частоколом. Обливаясь потом, продолжаем карабкаться всё выше и выше. Ручей уже гремит под камнями.

Отдыхаем через каждые три минуты. Икры ног начинает сводить судорога. Наконец, по мелкой, то и дело оживающей под ногами осыпи, подошли к громадным скалам. С трудом отыскали проём между отвесных зубцов. Поочереди протискиваемся через него и по обледенелым полкам поднимаемся чуть живые на водораздел. Гип-гип, ура! Дальше легче - впереди спуск!

Валимся на снег и первые минуты не в состоянии даже улыбаться.

Отдышавшись, огляделись. Во все стороны расходились заснеженные горные цепи. В прозрачном воздухе пилообразные гребни и морщинистые грани гор проступали столь чётко и рельефно, что казалось, будто они специально придвинулись к нам. Трудности сразу забыты. От увиденной красоты и царящего здесь вселенского покоя на душу легли восторг и умиротворение. Панорама настолько притягательна, что с трудом отрываем от неё взоры. Особенно манили хребты, убегающие за горизонт. Так и хотелось расправить крылья и полететь туда.

По каменистому скату осторожно спускаемся на плато почти всё покрытое слежавшимся фирном. В глубоких карах тоже снег.

Здесь я зевнул трещину и… провалился по пояс. Ступню на левой ноге при этом вывернуло так, что растянул связки. Только наступишь - от боли хочется кричать, но терплю, чтобы не задерживать товарищей. Иду, стараясь не нагружать травмированную ногу. Мой организм настолько мобилизован на движение, и так велико желание не подвести группу, что вскоре и боль отступила.

Зато, когда вечером стянул сапог, увидел, что ступня распухла так, будто, её накачали воздухом, а голеностопный сустав опоясывала синюшность. Обильно смочил мочой носок и, натянув его на ногу, надел сверху полиэтиленовый пакет. Уринотерапия помогла – к утру синюшность побледнела. Правда опухоль держалась ещё недели две.

Переночевав в скальном затишке, продолжаем спуск. Склон весь в свежих осыпях. Лишь кое-где торчат останцы, покрытые сыпью багряных лишайников, делающих их похожими на зажжённые факела. Только ступишь на камень, близлежащие приходят в движение и предательски ползут вниз. Прыгнув на крупный валун, я поскользнулся и грохнулся перед ним. Потревоженный камень ожил и поехал на меня, как танк. Едва успел откатиться с его дороги.

Было очевидно, что надо быстрей выбираться отсюда, но совсем некстати наполз туман. При видимости двадцать метров было непонятно даже куда идти. Выручило безошибочное чутьё многоопытного командора. Через полчаса он вывел нас на монолитный каменный скат. Здесь начался спуск, причём довольно стремительный.

Наконец, окончательно выныриваем из белёсой мглы и видим длинную щель, по дну которой течёт пенистый ручей. Шагая вдоль него, упираемся в ультрамариновое озеро, карового происхождения, с плавающими, как бы подсвеченными изнутри, льдинами, почти айсбергами, отколовшимися от сползающих сюда с двух сторон глетчеров.

Измученные жаждой, опускаемся на колени и устраиваем водопой. Какая чудесная вода! Студёная, чистая, вкусная!

По многим признакам очевидно, что места здесь абсолютно девственные.

Особенно впечатлила покрытая густым инеем, лысая, похожая на голову седого старца, макушка горы Байдарата и перьевидные останцы вокруг неё четко отражающиеся в зеркальной глади озера. На ультрамариновом небе ни единого облачка, а там, откуда мы пришли, всё ещё табунятся рваные лохмотья туч.